— Ты что, обиделся?.. Я ведь ничего такого не сказала!
Муж сидел в своем кабинете, я — на кровати рядом, удивленно заглядывая в его искаженное гневом лицо.
— Нет! Сказала! — заорал он, ударяя ладонями по столу так, что подпрыгнул стоящий на нем ноутбук. — И я все понял!

Так уже бывало. Мои глаза сразу наполнились слезами — детская реакция, сохранившаяся со времен, когда кричала мама. От груди до солнечного сплетения — будто экскаватором выскребли. Но в детстве ты не можешь увернуться от родительского гнева, сиди и слушай, а сейчас… Как тяжелораненый боец, берегущий каждую каплю крови, я медленно поднялась. Главное — дышать очень осторожно, по ниточке вдоха и выдоха выкарабкаться из бездны открывающейся боли… Я вышла из комнаты.

Теперь — добраться до большой супружеской кровати, со всей ее правдой и памятью о наших ночах, сплетенных руках, сказанных словах… Сесть, уставиться в окно. Сейчас весна, лето, осень?.. Бесполезный вопрос, жалкая попытка глупого ума собрать распадающуюся картинку мира. Наша вселенная на двоих, создаваемая день за днем, в миг оказалась накрыта яростной волной. Что останется, когда она схлынет? И ведь не было сказано ничего обидного, невыносимо другое — ненависть в глядящих на тебя любимых глазах…

Через полчаса боль чуть отошла. Я дышала. Мир вокруг, на эти минуты превратившийся в смазанное пятно, постепенно восстанавливал очертания. Как всегда внешне абсолютно невозмутимый, муж стучал по клавишам ноутбука — в затихшей квартире это было слышно даже из другой комнаты.
Черт возьми! Кажется, он не понимает! Наши утренние объятия, ссоры, примирения и осознавания, все сказанные слова и отпечатанные поцелуи — все это не имеет ценности? А если имеет, то разве можно со всем этим сокровищем поступать вот ТАК?!..

Произошедшеее стремительно обретало роковые формы в моем сознании. Одновременно какая-то другая часть меня нашептывала: остановись! из-за одной эмоциональной сцены, из-за пустяка невозможно обнулить все сны, в которых мы друг друга встречали, всю реальность, в которой просыпались вместе! Я слышала и все понимала, но…
Наполненное гневом, пространство нашего дома становилось невыносимым. Я решительно встала. Пойду погуляю. Может быть, не приду ночевать — дом родителей в пятнадцати минутах отсюда, а они как раз на даче. Пусть спит один! Наорать из-за какого-то пустяка, исказить мои вполне невинные слова (да, конечно, больше половины ссор начинаются с вполне невинных слов, которые сказаны «не тем» тоном или не вполне в точных выражениях), а теперь жить в соседней комнате как ни в чем не бывало! Вот, побудь один и подумай о своем поведении, дорогой мой!

Вышла в коридор. Взять что ли ключи от дома? Да к черту! Пусть не надеется на мое скорое возвращение! Горячая обида настойчиво требовала выплеска. Уютное постукивание из кабинета продолжалось. Немыслимо! Нет, ты не сможешь делать вид, что меня не существует, что все случившееся не имеет для тебя значения!
Шаг за порог.
Сильный размах рукой.
Сокрушительный звук хлопающей двери.
И сразу вслед — гаснущий гнев, смешанный с удивлением: зачем это?
И: где это уже было?

Замена слайда.
Вместо лестничной клетки — наша квартира на Садовом кольце, где мы живем с родителями и моей прабабушкой. Мне 14 лет. Я очень занята, как все подростки: школа, прогулки с друзьями, курсы и кружки, домашка на завтра… Родители очень заняты, как все взрослые люди, увлеченные своей карьерой и обреченные зарабатывать не самые легкие деньги. Прабабушке за восемьдесят, и год назад перелом шейки бедра свел всю занятость этой до глубокой старости активной женщины к регулярным приемам пищи и лекарств, отправлению естественных нужд, чтению книг и просмотру телепрограмм. До того падения на заледеневшей улице, по дороге на рынок за молочными продуктами для всей семьи, она ездила на дачу, год за годом проводила там со мной все лето, ухаживала за садом и огородом, с небольшим успехом пытаясь приобщить к полезной деятельности и меня, готовила обеды, читала мне, рассказывала что-то о своей жизни, о мамином и бабушкином детстве, иногда ходила на встречи редеющей с каждым месяцем «старой гвардии» друзей…
Наша совместная жизнь с этой сильной, волевой, очень правильной женщиной бывала не такой уж мирной. Она горячо спорила с мамой — своей внучкой, ругалась с отцом, который не соответствовал ее представлениям об идеальном зяте по целому ряду ключевых вопросов, пыталась укротить меня, никогда не упуская возможности вспомнить, какой тихой, ласковой девочкой была мама, с детства растущая на ее руках, и какая, в противоположность ей, «коза-дереза» я. Давным-давно, после одного особенно яростного скандала, родители, еще молодые, но уже и без всяких нравоучений начавшие уставать люди, спешно съехали от прабабушки, подхватив малышку-меня на руки. Однако несколько лет в съемных квартирах, неустойчивое материальное положение и, наверное, наша особенная кармическая связь с этой женщиной, к моим 10 годам снова свели нас под одной крышей. И как-то все шло по обычным жизненным рельсам: политические споры бабушки-коммунистки с родителями-демократами за вечерним чаем, ее синяя вязаная кофта, в которой она ходила по дому зимой и летом, ежедневное, почти ритуальное наведение чистоты с веником в руках, бесконечные книги, которые она проглатывала одну за другой, делая закладки, какие-то выписки в блокнот, частично зачитывая мне во время обеда стихи Есенина, заставляя зазубривать Тютчева и Фета («прочитаешь вечером маме — она будет рада!»), погружая меня в прозу Пушкина, открывая биографию последнего императорского семейства и так далее, далее, далее…

Теперь же в мои обязанности входило после школы разогреть ей обед, покормить, убрать посуду, помочь с туалетом, время от времени сходить за лекарствами или выполнить какие-то еще поручения. День за днем. Неделя за неделей.
За окном шел январь, мы все устали, как устает живой человек от долгой зимы, от бесконечной гонки, от текучки дел.
Как-то я прибежала из школы на всех парах — задержали дольше обычного, а мне уже пора было на курсы по немецкому. Быстро бросила едва разогретую еду на тарелку, поставила перед бабушкой, вынесла судно, вымыла посуду после обеда, открыла форточку, закрыла форточку, проверила наличие лекарств на столике у кровати, вроде все… Она о чем-то спросила, я раздраженно ответила. Времени совсем мало. Еще неторопливый старческий вопрос, еще жесткий молодой ответ. Закатила глаза: боже мой, ну неужели не понятно?! МНЕ НЕКОГДА!! Прабабушка не преминула ответить. Она вообще не терпела хамства, никогда не спускала его — не тот характер. Но и мне было уже все равно — другие дела тянули, звали, ждали. Да к черту!
Шаг за порог.
Сильный размах рукой.
Сокрушительный звук хлопающей двери.

И я побежала на курсы. Кажется, даже успела вовремя. Вернулась как обычно ночью: зимой все, что после 5 вечера — ночь. Кажется, прабабушка уже спала, а может, и нет. В любом случае, после дневной перепалки заходить к ней, чтобы пожелать хороших снов, казалось мне глупым и унизительным. Я поужинала, умылась и легла спать.

— Этой ночью прабабушка умерла. Так мы и закончили…
Держась за руки, мы с мужем гуляли по парку и разговаривали.
— Ты чувствовала свою вину?
— Нет. За что? Она любила меня — я знала это. И я ее любила — она это тоже знала. Но бывают обыкновенные дни — и обыкновенные мы. Несовершенные. Невыдержанные. Вот был как раз такой день. Нам же кажется, что времени достаточно, и мы всегда успеем сказать главное, исправить сделанное… Иногда это не так.
— А какие у вас вообще были отношения?
— Ну, какие могут быть отношения со старшим родственником, когда ты ребенок или подросток? Она заботилась обо мне, долго, а потом, когда пришло время, я заботилась о ней. Она была строгой и суховатой, очень принципиальной, очень трудолюбивой. Рассказывала иногда какие-то истории из своей жизни, но я мало что слушала, а запоминала еще меньше.
— То есть, получается, ты не знала женщину, которую якобы любила?
— Или иначе — я ЯКОБЫ не знала женщину, которую любила.
— Гм… Интересная мысль.
— Можно знать человека сердцем: какая у него манера прикасаться и звать по имени, с каким выражением лица он думает о чем-то важном, как молчит, когда ему больно… Это важнее рассказанных фактов биографии.
— А как тогда понять, что любишь?
— Очень просто: ты смотришь исподтишка, как он спит или читает книжку, зовешь и отзываешься на его голос, слушаешь его и рассказываешь ему что-то важное о себе, гладишь по голове и подставляешь свою, ходишь за лекарствами, когда он болеет…
Знаешь, что я запомнила? Как-то летним вечером на даче мы с прабабушкой сидели на крыльце и ждали маму — она приезжала пару раз в неделю проведать нас. Крыльцо выходило в сад с цветами. И прабабушка начала рассказывать о них. Мне лет 11 было… Она сказала: «Вот я умру, а ты будешь помнить, что за цветы тут растут». Я, конечно, потом забыла все названия. Дачу продали после ее смерти. Но я помню тот вечер. Она говорила, я слушала, и мы никуда не спешили, просто сидели рядом в сумерках и нам было хорошо. Это и значило, что мы любим друг друга. Понимаешь?..

Я посмотрела на мужа — в его зеленых глазах играло солнце, и зима была так далеко… Когда-нибудь она все равно наступит, но мне будет что сказать ей: про летний вечер в парке, когда я рассказывала ему о важном, а он слушал и сжимал мои пальцы в своих. Про то, что однажды я хлопнула дверью нашего дома, а через пять минут уже давила на кнопку звонка. Он открыл. И мы оба знали, что все это значит…